Итак, дорогой мой читатель, несколько дней спустя найдем мы нашего героя на том же корабле, где его в прошлой главе и оставили. Удивительным это могло бы показаться лишь человеку неискушенному, но ты, дорогой мой читатель, само собой понимаешь, что литература, как и жизнь, следует простым и незамысловатым законам: всякая сущность имеет своё притяжение, и планета, и мошка у фонаря, и Робинзон неподалеку от халявного алкоголя, и моя повесть возле этой сюжетной прямой.

Нашли мы Робинзона изрядно протрезвевшего, поскольку огорченный его безостановочным запоем боцман, повелел перетащить бедолагу в подсобку, где тот, хоть и чуял бухло носом, но никак не мог прикоснуться к оному ртом. Конечно же, ситуация эта не могла не возмущать нашего героя, и он долго ныл, ругался и бил в дверь ногами, головой и заботливо оставленной ему дубиной. Нет, конечно же заботой тут и не пахло, я пошутил. Дубина была случайно забыта в углу между бочонками с порохом и топором, который Робинзон откинул в сторону, чтобы до дубины добраться.
- Боцман, подлый ты негодяй! – кричал он, долбя дубиной по гораздо более крепкой двери. – Иди же сюда, сволочь ты эдакая!

Читатель должен простить меня хотя бы за то, что излагая слова Робинзона, я старательно использую литературную лексику, поскольку если уж в чем тот и соответствовал образу матроса, так это в использовании мата и сленговых словечек из питейных заведений. На самом же деле, конечно, даже слово «боцман» в его речи отсутствовало, вместо него было упоминание сына портовой собаки, который интимно слишком близок с сыновьями других собак и любит поедать продукты собственного пищеварения.

Само собой, ответом Робинзону служило молчание, что его вовсе не удовлетворяло, поэтому он раз за разом повторял свой призыв, пополняя его новыми словечками, описывать которые даже я уже не возьмусь, поскольку там такой мат, что его без мата никак не объяснить. Он кричал, а молчание в ответ молчало, и так повторялось раз за разом.

Далее начало происходить что-то, что меня, как стороннего наблюдателя, ввергло в некий ступор и удивление, поскольку найденной мною рукописи много столетий, а явления в ней описываемые выходят далеко за рамки реальности. Раздумывая часами над подобными ситуациями в рукописи, я пришел к выводу, что власти от нас очень многое скрывают. Думали ли вы, что на самом деле в сутках с понедельника по пятницу аж двадцать восемь часов? Ведь именно поэтому рабочий день так долго тянется. Да, это от нас тоже скрывают, равно как и многие факты, имевшие место в те стародавние времена, и наглым образом вычеркнутые коварными цензорами как из официальной истории, так и из картин, литературы и народной молвы.

В общем, раздосадованный Робинзон, взяв топор, рубил им оказавшуюся бесполезной дубину, плакал над своей горькой трезвой участью, и, совершенно случайно, бросил взгляд на стену поодаль от двери. Слово «поодаль», как понимает читатель, я использовал образно, ведь подсобка была два на четыре метра, почти как однокомнатная студия в Москве размером. Ладно, не буду бродить вокруг да около. На стене была кнопка и табличка с длинным текстом под ней.

Робинзон читать умел, причем не только матом, что и меня, признаюсь честно, удивило. Итак, наш герой подошел к кнопке, и стал читать: «Переключите тумблер в положение ВКЛ в случае чрезвычайной безвыходной ситуации…» - увы, дальше он читать не стал. А я вам скажу, что прочесть стоило, ведь дальше надпись гласила: «… для контролируемого погружения судна. Ни в коем случае не осуществлять данное действие до полного задраивания и герметизации люков во избежание раскола корпуса от перепада давления!»

Какой идиот догадался оставить Робинзона рядом с такой кнопкой, и как именно корабль той эпохи должен был выполнить функцию подводной лодки – история сия умалчивает. А пока вы раздумываете над этим и ставите под сомнение мое здравомыслие, либо же здравомыслие боцмана и всей команды корабля, нисколько не сомневаюсь, как я надеюсь, в отсутствии оного у Робинзона, наш герой искал вокруг таблички тот самый тумблер, с каким-то там ВКЛ, но, так как мы с вами уже смирились с ситуацией, он просто нажал на кнопку, чтобы не затягивать сцену.

Раздался гул, началось дрожание корпуса, дерево стало поскрипывать, пару десятков раз провыла сирена, прерываемая криками «Тонем!», кто-то начал спускать лодки на воду, и Робинзон услышал за обшивкой корабля всплески от десятков нырнувших в воду людей и успокаивающий слух звук панической перестрелки. Корабль погружался под воду и кряхтел, словно вот-вот развалится. В эту минуту Робинзону как никогда захотелось быть пьяным, ведь пьяному – море по колено.