Утром Робинзон традиционно упал с дерева. Проснувшись от падения, он вспомнил, что залез на дерево узнать, нет ли на горизонте пиратского корабля. Поэтому первым делом, выпив грамм триста спирта, он пошел к берегу и действительно обнаружил пиратский корабль, стоящий за линией рифов.
С корабля на остров плыли две огромные шлюпки, и в каждой сидело человек по десять-двадцать. Встревоженный Робинзон поймал себя на мысли, что он внезапно и полностью протрезвел, что напугало его еще больше. Ничего, главное виду не показывать, пусть все думают, что он, как и положено, пьян.

Спустя пять минут он был уже в казарме, и будил связанного по рукам и ногам Пятницу. Тот храпел, как ни в чем не бывало, ни один из полусотни известных Робинзону способов пробудки человека не помогал. Даже выстрел из пушки, который губернатор лично великолепно воспроизвел. Читатель понимает, что никакой пушки в столице не было, так что пусть сам догадается, как именно Робинзону это удалось – в рукописях об этом в деталях не упоминается.

В общем, заткнув нос, Робинзон, глотая букву «р», не желающую произноситься с зажатым носом, и теряясь в шипящих звуках, скомандовал попугаю и прочим солдатам:
- Хабые золдаты озтова! Ваг на пооге! Кто к нам с щем защем, тот от тово и тово! Са мной, уа!

И хотя я прекрасно понял, что он сказал, привожу фразу так, как ее услышал Глюк, чтобы ты, читатель, смог попробовать разобраться самостоятельно. К слову, попугай и козлы всё поняли, или же попросту не желали находиться в казарме после «выстрела пушки», и с криками выскочили из нее вслед за Робинзоном.

Здесь я вынужден чуть-чуть сместить фокус повествования с Центрограда в Виноград. Дело в том, что одна из пиратских шлюпок в поисках пресной воды и с желанием где-то оставить своих пленников, заплыла не туда, а точнее Туда, и пираты, рыскающие по лесу, в укромной лощине под тысячелетним дубом совершили странную находку.

В общем, Тарзан был возмущен до глубины своей пьяной души. Только вчера он откатил сюда три бочки с глюковином, где надеялся спрятать свою заначку от всевидящего ока губернатора, а сегодня, когда он прикатил четвертую, две из трех бочек уже были пусты, последнюю же допивали семеро каких-то кандидатов на почетные должности покойников. Еще трое, очевидно были уже пьяны, и потому валялись связанными под деревом. Тарзан в гневе оставил бочку в кустах и вышел прямо навстречу пиратам. Да, это были они.

- Ого, братцы, а на острове-то есть жизнь! – воскликнул один пират с усмешкой.
- Голая природа! Да как ее много! – засмеялся другой преждевременно живой воришка.

В глазах у пиратов шестнадцатерилось от глюковина и они дружно увидели соответствующее число голых, и от того показавшихся им забавными, Тарзанов. Мысль убежать от голых невооруженных противников, пусть даже превосходящих их числом, в голове даже не мелькнула, вино придало им неоправданной, как показало время, смелости и ощущения бессмертности. В общем, они решили перестрелять Тарзанов и стали поднимать свои мушкеты и аркебузы, целясь в кого попало.

Бедные, наивные, невежественные пираты! Они и с одним Тарзаном не справились бы, а уж что могли натворить шестнадцать озлобленных царей джунглей! В общем, Тарзаны накинулись по двое-трое на одного, всех нещадно поколотили, защекотали до полусмерти, связали и бросили валяться под деревом. Теперь там было десять мешков с костями.

Что ж, вернемся к армии Барбадоса, которая вот-вот вступит в свое первое сражение, и это в то время, как генерал, которого и развязать-то забыли, продолжает храпеть в казармах. Итак, солдаты, дружно блея, ритмично вышагивали (а это всё, чего они умели делать) вслед Робинзону. Глюк летал сверху, донося информацию до Верховного Главнокомандующего. И вот он вернулся с очередной разведки.

- За повор-ротом тр-ропы навстр-речу нам идут двадцать тр-резвых вдр-рызг упыр-рей! – сообщил попугай Робинзону. Тот покраснел, но, вроде, солдаты не поняли, что он и сам неприлично трезв.
Но пришла пора составлять план битвы. Робинзон, который читал в детстве книжки, знал, как надо действовать. Он разделил козлов на три части – центральный фланг в пятнадцать козлов, правый и левый – по двенадцать. Сам спрятался в сторонке, чтобы командовать, попугая назначил адъютантом, и стал ждать появления врага.

Враг не заставил ждать себя долго, минуты через три два десятка злых пиратов, на которых Глюк успел основательно нагадить с неба, внезапно наскочили на центральный фланг армии Барбадоса. Козлы – ребята храбрые, по крайней мере пятерых они подняли на рога прежде, чем пираты успели сообразить, что же такое происходит. Но потом злодеи собрались и стали палить во все стороны и хватать козлов злющими руками. Если кого-то из тех схватить удавалось, то его тотчас же освежевывали, чего солдат не мог им простить за самой своей смерти.

Робинзон сидел как на иголках. Да он и сидел на иголках – над ним росла большая ель, непривычная для местного климата, но очень удачно прячущая его ценную главнокомандующую голову от взоров противника. Однако, он уже почти решился и сам выскочить и броситься в бой, поскольку смиренно смотреть на то, как был истреблен практически весь центральный фланг, было невыносимо. Дорогой читатель, не спеши упрекать Робинзона в трусости! Было понятно, что он поступал правильно! Ведь погибни он в той битве, разве козлы смогли бы написать такую великолепную рукопись? Нет, их копыта для того не предназначены.

Но вот, наконец, на пиратов налетели правый и левый фланги. Оказавшись в полном окозлении (пардон, окружении) пираты впали в панику, сдались и были незамедлительно дободаны рассвирепевшими солдатами Барбадоса.

- Так будет со всеми, кто посягнет на нашу территориальную целостность! – объявил Робинзон, выходя из-под ели. Попугай посмотрел на него с неким подозрением, и он тут же достал из-за пояса бутыль, сделал глоток. – За павших героев!

Оказалось, что погибло десять козлов, и по возвращении в город, Робинзон объявил в стране траур, приспустив флаг. Флага до этого не было, поэтому он его сначала придумал, нарисовал на белой ткани, поднял, а уж потом приспустил.

Тут как раз проснулся Пятница, выскочил связанный из казармы, и долго ничего не мог понять, глядя на плачущих, но гордых козлов, на хмурого губернатора и попугая, торжественно стоящего возле опущенного флага, на котором была изображена бочка в окружении двух пальм.