...Внезапно в ушах прозвучало «Хорошо». Было страшно и необыкновенно удивительно то, что слово оказалось одновременно и сразу сказано на всех языках, которые использовались сейчас, но как будто одним человеком (существом?), причем легко можно было выделить из потока один конкретный язык, настроиться на него. Лично Мичико легко отличила японское «Дайдзёбу» среди прочих звуков. Очень, очень впечатляюще и необычно.
Все замерли, как и она, и смотрели то вниз с холма, то друг на друга. Вдруг перед ними, метрах в двухстах, что-то замерцало. В воздухе возникло лёгкое преломление с разложением на спектр, как в мыльном пузыре. Эдакий пузырь три метра с чем-то в диаметре, висящий внизу, шагов за сто от основания холма, примерно в четырёх метрах над землёй. Дима первый указал туда рукой, и Мичико услышала удивлённый возглас Мари.
Пузырь становился всё более и более чётким и постепенно стал напоминать непрозрачный шар из какого-то глянцевого материала ярко-белого цвета, по которому проходили всполохи спектрального разложения...

...Дима невольно залюбовался кораблём. Впечатлить другие расы можно по-разному. Показать что-то невероятно простое, типа шара или куба. Показать что-то устрашающее, с резкими линиями и пушками во все стороны. Кен-Шо выбрали третий путь: своим огромным кораблём они являли миру нечто прекрасное. Он напоминал цветок лотоса. Пластины из неизвестного металла, заострённые вверх, шли по кругу и перекрывали друг друга, постепенно отклоняясь от центра, как оригами. Корабль был жёлтый, но центральные пластины имели в спектре красные тона, а внешние — зелёные, что ещё больше придавало ему сходство с цветком. Сотня метров в диаметре и около семидесяти в высоту, — он бы мог раздавить «Одиссей» как муху. Но не хотелось верить, что цветок Кен-Шо — хищный. Казалось, что его создали для того, чтобы нести в мир красоту. Как-то Дима спросил у Вол-Си, какие функции выполняют эти пластины. Тот, в присущей ему философской манере ответил: «Наступает день, когда ты перестаёшь есть сытную еду и начинаешь пробовать более изысканную. Если в покорении космоса ты уподобляешься голодному, то ты юная или Несогласная раса»...

—...Простите, я понимаю, что сейчас ночь, по крайней мере по нью-йоркскому времени, все спят, и я тут, если не считать охраны, мучаюсь от бессонницы в гордом одиночестве, но не могли бы вы показать мне мир снаружи?..

...Потолок, пол и стены корабля в ответ на мысленную просьбу своего капитана словно растаяли, и Артур Уайт очутился в открытом космосе. Прыжков через не-пространство не было видно, но мир, который, как ему казалось, движется, выглядел смазанным и покрытым переливами. Незримо, но как будто яркая звезда справа ползёт. А что это за звезда? Ах, да, это же красавиц Сириус. А вот, чуть впереди и тоже справа, Эпсилон Эридана, он двигается медленнее, до него ещё далеко.

Впереди недвижимая и пока что далёкая находилась их цель. Раза в два ярче, чем с Земли. Артур обернулся. Позади корабля, столь же яркая, как и Тау Кита, ютясь за Альфой и Проксимой Центавра, мерцала другая жёлтая звезда — Солнце. Прекрасное, милое Солнце. Маленький мальчик с телескопом смотрел на него и плакал, словно навсегда расстался с домом.