Окно закрывалось медленно и беззвучно. Легкая композитная шторка полностью блокировала свет с улицы. Пока она еще не опустилась до конца, академик Порывалов лицезрел свой двор, дорогу за низким декоративным заборчиком, пару соседних домов, соседских малышей резвящихся на лужайке, цветущую яблоню под окном. Он отвернулся.

Мягкий вечерний свет, автоматически включившись, заполнил комнату. Потолок тускло горел узором звездного неба, лампа выглядела словно солнце, сквозь облака садящееся в море. Кабинет академика был очень уютным. Его стол выглядел вырубленным из куска скалы, книжные шкафы были сотканы из ветвей переплетенных деревьев, стены за ними имитировали пейзаж небольшого острова. Он был словно на вершине холма, с которого во все стороны открывался чарующий вид на море.

Утром яркая лампа на востоке светила профессору в спину, и, порой, ему даже казалось, что он чувствует тепло солнечного света. Днем помещение действительно прогревалось от имитации светила в зените, да так, что приходилось иногда включать кондиционер, вполне себе неотличимый от прохладного морского бриза. А вечером, как и сейчас, он мог наблюдать закат в море. Такова была маленькая причуда Владимира Юрьевича Порывалова, президента Российской Академии Наук.

Порывалов проживал на даче неподалеку от Каширы - южного предместья Москвы. Жил одиноко, так как никогда не был женат. Один раз в неделю за ним прилетал вертолет и его привозили в старое, но отреставрированное здание РАН на Воробьевых Горах, где академик заседал в дюжине комитетов, давал указания и подписывал административные документы. С той же периодичностью его навещал старинный друг, оставшийся у него единственным со студенческих времен. Дальше научная карьера Порывалова стремительно пошла в гору, и новые друзья оставались за бортом его жизни, не успев в ней закрепиться.

С другом, Святославом Родионовым, его связывало слишком многое. По жизни тот шагал рядом с Порываловым, они вместе защищали диплом, диссертацию, работали над патентами, ездили на конференции. Владимир был негласным научным лидером этой пары, Святослав - финансовым. Если Порывалов являлся безусловным гением в квантовой физике, то Родионов, тоже плавая в ней как рыба в воде, тем не менее, не умел творить. Но обладал бесценным даром преподносить, ставя инженерам практические задачи на основе неочевидных теорий, и продавая патенты коммерсантам. И в этом они нашли друг друга. То, что рождалось в голове Владимира, затем успешно продавалось языком Святослава. Он умудрялся находить практические применения каждому открытию. В этом был его гений. Кто бы мог сообразить, что теория чередующихся нейтринных колебаний, разработанная для анализа бомбардировки излучением сверхновых поверхностей спутников, лунных и марсианских баз, пригодится для создания трехмерных иллюзий на стенах? Эти 3D-плитки Порывалова - Родионова, сокращенно P-R-3d, имитирующие небо, остров и море на стенах его кабинета, принесли и, да и РАН, целое состояние. Как впрочем, и многие другие изобретения.

Всю немалую прибыль они честно делили пополам. Никто из них ни в чем не нуждался. Шикарный дом, который Порывалов за свои заслуги мог получить от академии даром, он легко приобрел. Вертолет у него был личный. Был и водитель, и дворецкий, и садовник. Была хорошая машина. Был огромный счет в банке, с которого он выписывал десяток грантов, поддерживая полсотни молодых дарований и шесть лабораторий в разных частях света. Но счастья, счастья у Владимира не было. Никогда. А что делать тому, у кого нет счастья? Правильно, имитировать его, как P-R-3d плитки имитировали небо и солнце, заполняя интересной работой свою жизнь, подменяя счастье тихой радостью.

Вот и сегодня он сидел в кабинете и работал. Тахионные поля вокруг черных дыр. Интересная тема. Над ней он думал уже десяток лет. Новая теория, которую он планировал обсудить со Славой во время его завтрашнего визита, говорила о разнонаправленности временных потоков с разных сторон поверхности черной дыры. Выходило, что каждая черная дыра, это вселенная наоборот. Если наша была создана большим взрывом – сверх быстрым распространением материи из сингулярности, то в черной дыре процесс наблюдался нами в обратную сторону – она эту материю поглощала. Однако, одиннадцать лет назад, Владимир Юрьевич, случайно сравнив уравнения, обнаружил их полную симметрию и дальше, постепенно, пришел к новому феноменальному открытию. Каждая черная дыра – это вселенная, рождающаяся в обратную сторону. То есть, окажись ты внутри черной дыры, время развернется для тебя, и ты увидишь большой взрыв. Любая сингулярность – мать целого мира, но относительно друг друга они все – черные дыры, сосущие материю друг из друга. И все это вытекало из постулата о невозможности превысить скорость света, примененного к квантовому миру.

Работа была почти закончена. Через неделю Родионов организует для него доклад в Москве, потом в Сан-Франциско, Бостоне, Пекине, Токио, Франкфурте, Мумбаи, Сан-Паулу. Придется полетать по миру. Хотя многие видные ученые сами прилетят в Москву. Редко Порывалов делал научные доклады. Редко, но метко. Раз в пять-шесть лет он поражал мировое сообщество очередной революцией. Теория единого поля, объединившая квантовую физику и релятивистскую механику в двадцать седьмом году, удерживающее плазму магнитное поле в тридцать четвертом, теория перекачки энергии через магнитно-гравитационный преобразователь в тридцать девятом, указанная ранее теория чередующихся нейтринных колебаний в сорок пятом, и так далее. И вот, текущий шестьдесят четвертый год тоже обещал сюрприз для научного сообщества. Журналисты уже не раз и не два осаждали его дачу, чтобы выведать над чем он работает, ФСБ пыталось «на всякий случай» взять копию научных журналов из его компьютера, Правительство России в открытую и пара правительств других стран тайно, пытались заранее получить всю информацию. Но по всем вопросам Владимир отправлял их к Святославу Родионову. А у Родионова ничего не выпытаешь. Он организовал отличную информационную защиту для Порывалова, его дома, и его рабочей сети. В общем, опекал и оберегал их деньги.

Глаза слипались от усталости. В свои восемьдесят два года Порывалов видел великолепно, да и чувствовал себя на твердую четверку. Спасибо медицине. Он отложил планшет, и подошел к окну. Прикосновение к шторке, мгновенно открыло ее. Шторка могла двигаться медленно, а могла и летать вверх-вниз. Все зависело от того, с какой скоростью ей зададут движение. Свет погас, иллюзия моря и острова исчезла. За окном была тихая ночь. Старинные часы в гостиной внизу пробили два часа ночи. Глаза Владимира Юрьевича смотрели на детские качели, и самокат, валяющийся в траве. Так он стоял каждую ночь, минут по десять-пятнадцать. Потом шел спать.

Утром его разбудил видеозвонок.
- Володь, спишь еще что ли? – голос, да и вид Славы, были бодры и веселы.
- Есть такое. Вчера работал до двух. Ты когда будешь? – легкая утренняя хрипота заставила Порывалова откашляться.
- Да я уже на каширке, проехал шестое кольцо.
- О, да ты как раз поспеешь к завтраку. Жду тебя в гостиной.
- Давай, давай. – академик Родионов положил трубку.
Владимир встал и сунул ноги в тапочки. Умыться и одеться заняло не более десяти минут, после чего он спустился вниз, в большую гостиную. Дворецкий накрывал на стол.
- Игорь, будь добр, добавь приборы для Славы. – попросил Порывалов, садясь на свой стул-кресло возле окна. Игорь быстро и молча накрыл напротив еще одно место. За окном стояла чудесная весна. Яблоневый сад был великолепен. Белые лепестки цветов на деревьях, в траве, на садовой мебели и на дорожках. Всюду. Воздух пах молодостью, как он пахнет каждый год.

К запаху яблоневого цвета добавился запах крепкого кофе и гренок. На столе незаметно появились ваза с ягодами, сливочник, сырное блюдо и сахарница. За окном почти бесшумно проехала машина Славы. Остановилась возле ворот, и водитель открыл для Родионова заднюю дверь. Владимир считал шаги, которые Слава делал от калитки до двери дома. Начиная с восемнадцатого шага он его уже не видел, но продолжал считать.
«…двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, тук-тук, тук-тук». И именно такой стук синхронно с его мыслями раздался у двери. Друзья знали друг друга как облупленных. Игорь открыл дверь, и Святослав Родионов с широкой улыбкой подошел к столу.
- Ну, привет, трудяга. Вот, привез арманьяк нам на вечер. – Бутылка как-то незаметно оказалась на столе.
- Привет, привет, Слава. Я не сомневался, что ты его принесешь. Поэтому заранее обдумал ситуацию, и сразу ответственно заявляю: пить не буду!
- Заявляй, заявляй. Потом все равно выпьем. – при этих словах друга, понимая его правоту, Владимир улыбнулся.
- Присаживайся, Слава. Игорь, поставь бутылку в шкаф, пожалуйста. – Владимир налил кофе другу и себе.
- Игорь, только далеко не уноси, вечером она должна найти дорогу обратно. – рассмеялся Святослав, - Спасибо, Володя.

Они завтракали и наслаждались садом за окном, теплым майским воздухом и обществом друг друга. Потом прямо в гостиной приступили к обсуждению научной темы. Оформление, термины, подготовка статьи, все это взял на себя Родионов. Они провели критический анализ, где Слава пытался выступить в роли критика. Потом роль критика взял на себя Володя, а Святослав стал защищать тему. По всему выходило, что критика выдерживалась. Вечером, когда солнце пошло на закат, они снова сели за стол. Игорь приготовил им форель и телятину, свежие овощи и арманьяк уже стояли на столе.

- Ладно, Слава, хватит уже о работе. Давай лучше расскажи, как ты там живешь? Как дочка? Вышла замуж? Как внуки ?
- Володь, а с каких пор это перестало быть запретной темой в наших беседах? – Родионов был удивлен.
- Да не то что бы это было запретной темой. Просто я иногда вылетал из рабочего настроя, когда вспоминал о Ней. А о Ней я вспоминал каждый раз, когда видел чье-то счастье, детей. Ты же помнишь, как я напился у тебя на свадьбе? Тоже мне, свидетель – Порывалов рассмеялся и отпил маленький глоточек арманьяка из большого коньячного бокала.
- А что-то вдруг поменялось?
- О да! Раньше я иногда вспоминал Её, и это было тяжко. А теперь, вот уже месяц, я вообще Её не могу забыть ни на секунду. Что-то перещелкнуло в голове. Но, уже привык к этому.
- Володь, а может ты все же уже забыл? Мы же не молодые уже. Может всё, гормоны отыграли, и сердце устало болеть? Поэтому и вспоминаешь, раз не больно...
- Да ты знаешь, гормоны наверное давно отыграли. Я и сам себя не понимаю. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь, всё что я отдал науке, было просто как протест, попытка закрыть глаза на то, что я не получил в жизни главного. Ну ты меня понимаешь.
- Академик Порывалов, нам уже за восемьдесят. Естественно, что в этом возрасте всегда есть жалость об ушедших годах. У тебя нет семьи, но есть иной смысл жизни. Может быть, если бы была семья, то в суете ты бы не достиг многого того, что ты сделал. И сейчас бы ты сидел в песочнице с внуком и думал о том, что ты до сих пор преподаватель – доцент, и не сделал ни одного открытия в жизни.
- Слава, ну ты так говоришь, будто о себе, честное слово! – Порывалов не выдержал и рассмеялся.
- Владимир Юрьевич, ничего смешного, я и в самом деле всегда был в твоей тени. Мой мозг никогда в жизни не мог сосредоточиться на том, чтобы черпать из космоса мысли, теории и изобретения. Что говорить, даже моя докторская целиком и полностью — твоя идея.
- Да ладно, ты к себе несправедлив! Мои идеи всегда туманны и размыты, а потом приходишь ты, и задаешь им вектор. И выходит стройная теория. Твоя докторская, да и последующие работы – заслуга твоя и только твоя. Я просто кинул кость, а уж бежал за ней ты.
- Ну давай перестанем нахваливать друг друга, старина. Суть есть суть. Все сложилось как сложилось. Ты – президент академии наук, светило с мировым именем, стоящий рядом с Эйнштейном, Нильсом Бором, Сахаровым, а я – рядовой инженер, просто удачно оказавшийся рядом с тобой. И я могу позволить себе быть ученым только возле тебя, а вот вернусь домой, и там меня младший сын отправит гулять с внуками в песочницу, и не посмотрит, что я – академик. – тут они засмеялись оба.

Бокалы, чокаясь, зазвенели тончайшим чешским хрусталем. Половина бутылки арманьяка была прикончена. Солнце, настоящее солнце за окном, опускалось за горизонт. Игорь принес ягод и сыра на закуску.
- И все же, дорогой мой Святослав Семенович, порой я думаю – что было бы, если бы я смог вернуться назад, и все исправить. Кем бы я стал? Кем бы стал ты? Какие они были бы, мои дети, которых я никогда и не знал… Как нелепо мы тогда расстались… Какая глупая ссора, как горд был я, и как потом жалел об этом… Ах, Слава, Слава, друг мой, мне кажется, я бы отдал все свои достижения и имя, чтобы обнять сына…
Слава молчал и крутил бокалом. Арманьяк, напиток медового цвета, медленно переливался в бокале по кругу в такт вращению.
- И ведь я даже как-то потом узнавал что с ней, как у нее дела. Сейчас она еще жива, и здесь, в Москве. У нее сын и трое внуков, даже правнук есть. Муж умер, попал в аварию. Я нашел ее адрес, телефон, почту, но не решился связаться с ней. Что я ей скажу? Прости меня, я был дурак, давай начнем все сначала?
- Володя, а вот давай возьми, и вернись назад. Давай. Исправь все. Верни Люсю назад.
- Слава, спасибо! Сейчас, выгоню из гаража свою старинную тойоту, и поеду на ней задом. Это же тут, недалеко, на Воробьевых горах , в двухтысячном году. – на лице Порывалова появилась натянутая улыбка.
- Увы, на тойоту тахионный движок не поставить… - Слава поддержал его такой же доброй, дружеской улыбкой.

В голове у Владимира всё было слегка мутно и хаотично от выпивки, к тому же он устал за день. Но какая-то назойливая мысль крутилась среди старых воспоминаний и рабочих идей… Крутилась и крутилась. Она была неясной, непонятной. Тойота, тахионы, черные дыры, обратное течение времени…

— Слава! Святослав Семенович! Дружище! Вот ты снова, как и всегда, задал верный вектор! Ну кого, скажи, интересуют черные дыры? Подумаешь тоже, в них время течет в обратную сторону! И что нам с этого? Ни-че-го! А вот то, что оно в принципе может течь в обратную сторону, это же уже инженерная мысль!
- Володя, ты пьян. Хочешь начать жить как Янус Невструев у Стругацких? Не смеши меня. Для этого нужно было, чтобы тебя, более старого, видели в прошлом. А двух Порываловых я бы запомнил! – Слава захохотал и чуть не расплескал дорогой напиток. – Ну, давай, за науку!
- Да нет же! Не нужно жить «назад». Представь себе те уравнения, в которых симметрия со знаком минус…
- Уравнения поглощения материи Порывалова – Слава перебил его.
- Да, да, – Порывалов поморщился, он не любил когда что-то называли его именем, - именно их. Представь себе, что в нашей, видимой вселенной появился тахион, и движется быстрее скорости света.
- О да, вот он промчался задом наперед! – Слава показал пальцем на небо за окном.
- Святослав Семенович, я серьезно. Где у нас тут бумажка и ручка? А, вот же. Смотри, вот базовое уравнение, вот уравнение неразрывности потока, вот уравнение квантовой дуальности света, вот старое уравнение нейтринных колебаний. – Рука академика, слегка дрожа от взбудораженности и от алкоголя, выводила им же придуманные, найденные, законы природы. Родионов смотрел на лист бумаги. – Теперь что произойдет с тахионом в нашей вселенной, исходя из них?
- Ну... — Слава задумался, глядя в сумбурные записи, — Если подставить сюда его скорость, становится видно, что в этом уравнении поток времени меняется в обратную сторону, но в уравнении неразрывности мы получаем комплексные величины, а нейтринные колебания вообще приводят к раздваиванию материи. И что из этого?
- Как что? А теперь возведи в квадрат эти уравнения. Они же не теряют равенства. Просто появляется дополнительный корень. – Владимир начал быстро в уме возводить в квадрат, и тут же продолжил записывать, — Вот. Смотри. Поток времени сохраняется в плюс, уравнение неразрывности уходит в минус, нейтрино скачет во времени! Это то решение, которое мы не видим из базовых уравнений! Но в расширенных, квадратных, они могут быть.
- Так это значит, что …. Объект, обладающий этими свойствами, резко перемещается назад во времени, его ход времени не нарушается, и он не разрушает структуру. Любопытно. Правда, мы не можем подтвердить это опытом.
- Слава, подожди. Давай практический вопрос. Если объект с такими свойствами прыгнет отсюда во времени, он вернется назад в эту точку пространства, которое тогда было межзвездным вакуумом, или же останется привязанным к Земле?
- Хороший вопрос. Если вспомнить магнитною поле, удерживающее плазму, и магнитно-гравитационный передатчик энергии, то вроде выходит, что останется привязка к сильному источнику гравитационного поля. То есть, объект дернется вслед за Землей. Кстати, отсюда же выходит и то, что напряженность поля вплотную влияет на то, в какое именно время произойдет заброс объекта. А энергия передатчика способна направить в нужную точку поверхности Земли. Но это все только теория, Володя. – Родионов снял и протер очки.
Порывалов встал со стула и обошел стол. Подойдя к другу, он положил ему руку на плечо, а второй взял его очки и одел их Славе обратно.
- Так вот тут-то ты и вступаешь в игру, дружище. Чтобы из теории сделать практику. Помоги, мне Слава.

Они сидели и делали расчет за расчетом. До четырех утра, исписал полсотни листов бумаги, они дошли до понимания почти всего. Остался маленький вопрос.
- Володя, а как ты получишь этот квадратные свойства внутренности черной дыры, а? ведь только такой объект мы можем переправить.
- Слава, просто едем в институт нейтринных полей. Твой водитель еще здесь?
- Да. А что мы там найдем?
- Увидишь. Иди, буди шофера, я соберусь. Захвати все наши выкладки. Я чувствую, что времени осталось мало.

Они мчались по ночной Москве. Институт располагался в Лосином острове, и им нужно было преодолеть около сотни километров. Машина летела по скоростному шоссе со скоростью около двухсот километров в час. Слава заснул на заднем правом сидении. Володе не спалось. Он вспоминал…

...Вечерело. Занятия давно закончились, стоял май. Володька Порывалов вышел из душа в общежитии и стал одеваться. С Люськой он договорился встретиться в восемь на Охотном Ряду. Потом погулять по Москве, перекусить в Макдональдсе и поехать к ней. Встречались они уже полтора месяца. Люська была его первой девушкой, а он – ее первым парнем. Познакомились там же, на Манежной площади в середине марта. Люся была в кино с подругой, и после фильма они вдвоем решили прогуляться у Кремля. Володька же просто искал приключений, и нашел Ее. По-весеннему быстро начавшиеся отношения как-то неожиданно для них обоих перешли в стадию близких, несмотря на то, что ее родители были против общения коренной москвички с неперспективным иногородним физиком из общаги.

Володька насвистывал под нос веселую мелодию, и топал к метро. В кармане шелестели бумажки – купюра в пятьсот рублей, две сотенных и одна на пятьдесят. Шикарно. Целое богатство для студента. Как он был счастлив! У него есть девушка, и, кажется, он в нее влюблен.

На станции Охотный Ряд он был за пятнадцать минут до назначенной встречи. Хорошее настроение подстегнуло его купить букетик цветов. Конечно же розы, девушки ведь обожают розы. Пять красных бутонов на длинных стеблях завернули в глянцевый полиэтилен. Двести рублей. Отлично, осталось еще и на кафе. Продолжая насвистывать какой-то навязчивый хит, Володька пошел к выходу из подземки в сторону площади. У лестницы на полу простерся какой-то старый бомж и плакал. Черт. Надо помочь. Нельзя не помогать, когда хорошее настроение. Он достал из кармана пятьдесят рублей и положил рядом с бомжем.
Вышел на улицу. Красота. Май. Солнце. Кремль. Ожидание свидания, ужина, прогулки и любви в общаге напоследок. Да еще и ощущение того, что сделал доброе дело. Это лучший день в его жизни, что уж говорить!

Люся опоздала на десять минут. Как и положено приличной девушке. Цветы. Цветы ей понравились и он получил свой сладкий поцелуй. Потом они пошли пешком гулять по Александровскому саду и вокруг Кремля. С Красной Площади они вышли мимо Исторического музея прямо на театральную площадь, и по подземному переходу ушли на Большую Дмитровку. Мимо театров и ресторанов не торопясь, поминутно останавливаясь для поцелуев, они дошли до Бульварного кольца. Оттуда направились к Макдональдсу.
- Давай потом сходим в кино? – Люся посмотрела на него, и указала на афишу. – Смотри, в десять отличный фильм.
- Давай. Только сначала зайдем и купим билеты, чтоб потом хватило.
Билеты стоили пятьсот рублей, но по студенческим пятьдесят процентов скидка. Итак, в кармане оставалось только двести пятьдесят рублей. Должно хватить, но, на всякий случай, себе лишнего не брать. Настроение по-прежнему великолепное.

Выйдя из «ресторана» Володя ощущал в кармане только двадцать рублей. На улице сгустились тучки. Темнело и похолодало. Ветер разлохматил Люсину прическу и, шагая, она поминутно хваталась за юбку, чтоб ее не задрало. Они смеялись.

Фильм был великолепный, но, блин, длился три часа. Кто бы мог подумать? Выйдя из кинотеатра, парочка стала рассуждать, куда направиться дальше. Володя, само собой, звал ее к себе, на Воробьевы горы. Он был готов провести ее в общагу по чужому пропуску, и оставить на ночь. Люся не хотела на ночь. Володька жил не один, а с соседом, Славой. Еще вечером его можно было отправить в читальный зал, но ночью нет. Она еще не готова была спать с Володей при его соседе. А тут еще начался дождь. Дождь сильный, с грозой. Порешив на том, что она приедет к нему завтра, они пошли к метро.

Метро успело закрыться на вход. А Люся жила на ВДНХ. И тут Володя понял, что тот полтинник, что он отдал в метро бомжу, пригодился бы ему поймать попутку для девушки. На двадцать же рублей никуда не доедешь. Они стояли под козырьком Пушкинского Кинотеатра. И она начала чихать. Он извинялся, но она была обижена. Володя не понимал, в чем он виноват. Ну да, у него не оказалось денег, ну бывает. Мол, на, возьми мою ветровку. Люся не брала ветровку, пришлось накинуть ее на нее самому. Они жутко продрогли на ветру. Потом спустились в подземный переход, но и там было слякотно и промозгло. Это было ужасное завершение великолепного вечера. Она с ним не разговаривала. Они ждали. В пять тридцать открылось метро, и Люся кинув ему ветровку, уехала домой.

Вечером он позвонил ей из общаги, и как ни в чем не бывало позвал на встречу. В ответ она сказала, что сегодня вряд ли получится, она простудилась. Голос был хриплый. Тут трубку перехватила ее мама.
- Молодой человек, вы псих. Что вы сделали с моей дочерью? Где вы шлялись всю ночь?! Мы с отцом на ушах стояли, обзвонили все больницы! Она же простужена! А у нее через неделю экзамены! Больше она не будет с вами видеться! Никогда. Усвойте это. Иначе я заявлю на вас в милицию, что вы ее изнасиловали. Если вы не в курсе, то ей еще только семнадцать! Вы меня поняли? Чтоб больше ни одного звонка.
Ни одного звонка. Изнасиловал. Простудил. Никогда. Удары колокола в ушах. С той стороны повесили трубку. Володе было страшно, но он был и зол. Неужели Люся не могла заступиться за него перед своей матерью? В чем он виноват, в конце концов? Да и то, как она вела себя ночью, наложило на него отпечаток. Неприятно, что уж говорить. В общем, тогда он решил на нее больше не давить, пока она сама не позвонит.

В комнате Слава спросил его:
- Ну что, мне сегодня вечером сваливать? – и улыбнулся сквозь очки на прыщавом носу.
- Нет, Славка. Давай напьемся… Похоже, мы расстались….

...Машина подъехала к институту, на часах было пять утра, и он был еще закрыт. Но заметив у входа президента академии наук, почетного директора института, вахтер в спешке отпер двери.
- Владимир Юрьевич, доброе утро. Доброе утро, Святослав Семенович. Рано вы сегодня. Мы Вас и не ждали, никто не предупредил.
- Мы в лабораторию магнитного нейтринного поля. Запри пока двери, институт открывается в обычном режиме, с восьми.
В какой-то непонятной спешке Порывалов включал свет и приборы.
- Володя, ну вот мы на месте. Давай уже, объясняй мне, что тут происходит, и что ты затеял. – Родионов, сняв очки, протирал заспанные глаза.
- Ты еще не разучился пользоваться передатчиком?
- Нет, что ты.
- Ну вот тогда… вот тебе стул, - Владимир взял деревянный стул от стола, - вот тут он будет стоять, я на нем буду сидеть. Создай вокруг магнитное нейтринное поле, выставь магнитную и гравитационные напряженности как по нашим расчетам.
- Вова! – так Слава называл его в минуты, когда уже злился, - что ты затеял!? Ты же обычный объект, из нашей вселенной. А тут нужен квадратно тахионный.
- Слава. Сейчас я принесу две черные дыры. И этот стул – моя тойота с тахионным движком. – Порывалов засмеялся и вышел из комнаты.
Слава секунд десять стоял с раскрытым ртом. Потом бросился вслед другу.
- Порывалов! Владимир Юрьевич! Вы что творите на старости лет? У нас всего три черные дыры. Это ценнейшие опытные образцы. Они бесценны. Да и с чего ты взял что что-то получится?!?! Тебе нельзя экспериментировать на себе, ты ценный ученый! У тебя лекция через неделю!
- Слава, мы с тобой давние друзья и коллеги. Прошу тебя сейчас забыть про второе. Будь мне просто другом. У меня есть шанс все исправить. Может это не получится. Если получится, думаю ни ты, ни я не будем прежними, и ничего не будем помнить. А если нет – что ж, мне все одно недолго жить осталось. А лекцию ты и сам прочитаешь великолепно.
Родионов молчал. Он вернулся в лабораторию, и запустил аппарат. Магнитное поле аж поблескивало в воздухе. Он еще раз проверил расчеты.
Вернулся Владимир Юрьевич, неся два миниатюрных магнитных поля, «прилепленных» к таким же мини-генераторам. Внутри каждого поля статично зависло по крошечной черной капле. Чернота, казалось выпивала душу до дна. Она была бездонная. Просто нереальная. Лабораторные черные дыры.
- Выключи на минутку поле, я пройду в центр, а то поля аннигилируют друг друга раньше времени. – Попросил Порывалов, и Святослав выключил генератор передатчика.
- Теперь слушай, - Владимир уселся на стул. – двенадцатое мая двухтысячного года, 19-00, Манежная площадь. Для времени все понятно, вычислишь, - в этом месте Родионов кивнул, - для привязки к Земле – тоже. Теперь место. Привяжись вторым передатчиком к Луне. Найди в базе положение Луны в это время, и точную координату Манежной площади относительно нее и оси Земля – Луна в это время. Наложи этот вектор на основной генератор в котором сижу я. – Все это время Родионов слушал его сквозь слезы.
- А как ты сделаешь из двух черных дыр тахионное поле в квадрате?
Володя улыбнулся:
- Ты же всегда сам говорил, что я гений. Подставь поле в поле. Оно по всем уравнениям станет квадратным. – Слава раскрыл рот от удивления.
- Ты собираешься… соединить две черные дыры?
- Да. И все, что внутри поля, автоматически станет объектом, который нам нужен. Вместе со мной и стулом. Простите, с моей тахионной тойотой. И я перемещусь в прошлое. Понятно?
- Володя, ты псих, это опасно. Я не могу позволить тебе это сделать.
- Слава. Именно так мне сказала по телефону Люсина мать. И я испугался и послушался ее. А сейчас я не послушаюсь, сейчас мне нечего терять. Ты знаешь, что снаружи поля излучений не будет. Ты меня даже не услышишь сквозь него. Так что ты настраивай все, а я пока посижу и посмотрю на тебя.
Порывалов сидел на стуле. Родионов суетился около компьютера. Владимиру было больно расставаться с другом. Он уже понимал, что назад он не вернется. Но если он все исправит, просто вся его жизнь изменится, и он не будет ничего этого помнить. Зато будет помнить другую жизнь – счастливую.
- Все готово, Володя. – Слава вытер пот, от волнения и спешки выступивший у него на лбу, под лысиной.
- Отлично, Слава. Давай, включай, и молись, чтобы мы не ошиблись. Ну и до встречи, друг.
Слава прослезился и подбежал к нему. Они обнялись, после чего Порывалов сел обратно, а Святослав вернулся к компьютеру.
- Поехали. Завожу твою «тойоту». — Он нажал какую-то кнопку.
Вокруг Порывалова возникло поле. Академик перестал слышать внешние звуки. За полем стоял, и , со слезами на глазах, смотрел на него Слава Родионов – друг всей его жизни. Володя улыбнулся ему, и с силой столкнул сферы.

Улыбка друга. Славе хотелось улыбнуться в ответ, но он не мог. Тут Володя резко взмахнул руками, и соединил сферы. Они мгновенно аннигилировали, и черные дыры столкнулись. Раздался резкий хлопок и вырубило свет. Его опрокинул в центр комнаты, туда, где только что было поле.
Свет включился обратно. Поля не было. Порывалова не было. Хлопок, видимо, сопровождал резкое заполнение воздухом большого вакуумного мешка, оставшегося на месте поля. Ударная волна, которая опрокинула и его, Славу. Он поднялся на ноги и, наконец, улыбнулся.
- Я не знаю, там ли ты, Володя, куда ты хотел попасть, но тут тебя точно нет. Значит эксперимент в какой-то степени удался.

- Мама, смотри, дедушка на стуле сидит! – малыш смотрел в его сторону, и дергал маму за рукав.
- Ну сидит и сидит, тебе-то чего? Если ты хочешь мороженное, то пойдем быстрее, а то не куплю! – и ребенок, тут же забыв про стул и дедушку, побежал вслед за мамой.
Порывалов растерянно огляделся. Матерь Божья! Это же и впрямь Манежная площадь. И впрямь площадь его юности! Он встал со стула.
- Привезла-таки меня моя тахионная тойота! – Он оставил стул стоять прямо на брусчатке и пошел в сторону газетного киоска. «12 мая 2000 года» гласили даты на издания. – Привезла!
Академик посмотрел на часы на башне. 19:03. Точность великолепная. У него было еще сорок две минуты до прибытия самого себя. Можно прогуляться. Великолепная погода, и ничто не предвещает грозу, которая начнется через четыре – пять часов. Ни облачка на небе.
Порывалов шел мимо людей и смотрел на то, как они одеты, а они смотрели на его странный костюм. Только тут он подумал, что нужно было одеться по моде этого времени. Его видавшие виды брюки и институтский халат выглядели так, будто он эмигрант из Средней Азии. Опять же, он был в сменных лабораторных тапочках. Ему самому стало смешно. Но жизнь прекрасна, как не крути!
Остался самый главный вопрос: что делать? Можно заставить «себя» не покупать цветов, или купить меньше, трёх роз ведь хватит. Можно отвлечь от бомжа или от кино. Ну, от бомжа проще. Достаточно его увести и все. Пятьдесят рублей сэкономлены, и деньги на такси есть! И все, Люся не простудится, вернется домой, ее мама не наорет на Володю в трубку, они не расстанутся, и вся его жизнь изменится. Отлично!
Половина восьмого. Владимир Юрьевич Порывалов, светило мировой науки, президент академии наук, первый путешественник во времени, спустился в переход метро на станции Охотный Ряд. Вот за тем поворотом у лестницы и лежал плачущий бомж. Сейчас он просто подойдет к нему, и отведет его в другой переход. Ну как-нибудь это сделает, и все. Но где же он? Никого нет. Может он в другом переходе? Да нет, нет, именно здесь он и лежал. На всякий случай Володя прошаркал туда-сюда по переходу, но бомжа не было.
Легкая паника начала охватывать его. Как же так? Кто-то уже нарушил ход времени? Что произошло? Или это вообще другая вселенная, где все так же, но бомжа нет?! Спокойствие, сказал он сам себе. Наверное, он сейчас и придет. Но бомж все не шел. Оставалось еще совсем немного времени, вот-вот должен был появиться молодой Володя из-за угла.
Из метро вышли пара «крутых и бритых пацанов». В двухтысячных такие еще были. Любопытные экспонаты, подумал Владимир Юрьевич, и улыбнулся, глядя на них. Внезапно, один из них повернул в его сторону.
- Чё лыбишься, старик, чё-то смешное увидел? – его слова были грозными, и он встал, нависая над Порываловым мощными плечами.
- Нет, нет, что вы, – Владимир не собирался никого злить, - извините ради бога! Это я анекдот вспомнил. Вы тут не причем.
- Это где я не причем? Это я сам решаю где я причем, а где нет. Анекдот он вспомнил, старых хрен. Вали назад в свой Таджикистан, в Москве не место для таких как ты, понял меня?
- Понял, понял, уважаемый, сейчас вот, друга найду, и уйдем вместе. – Владимир нервно выглядывал из-за спины «крутого», выискивая бомжа.
- Какого тебе друга? Ментов позвать хочешь? Получи, собака, и вали из моего города, чмо! – Мощный удар в лицо и тут же не менее сильный с левой по почке обрушили академика на пол, и весь его мир рухнул вместе с ним.
Несколько ударов ногами по телу и голове заставили его лежать и не вставать. Он сумел только руками закрыть голову, чтобы выжить. Потом «крутой» смачно плюнул ему в затылок, и напоследок обозвав еще раз, ушел.
Порывалов лежал и не мог встать. От боли и унижения, Владимир плакал. Плакал, как никогда в жизни. Он так близок был к тому, чтобы изменить свою жизнь, а теперь, видимо, он весь переломан и не может встать. Кости очень хрупкие в восемьдесят два года. Тут рядом с его головой что-то прошуршало. Он с усилием повернул голову и увидел удаляющуюся фигуру молодого Володи Порывалова. Возле самых глаз лежали пятьдесят рублей. Крик сорвался в хрип, он не смог выдавить из себя ничего, кроме плача.

Ему повезло. Его нашли какие-то нормальные сотрудники милиции, и вызвали скорую. Как-то так получилось, что и в скорой, и в больнице, куда его привезли, попались исключительно хорошие люди. У него не было ни денег, ни документов, он не мог рассказать ни откуда он взялся, ни кто он такой. Соврал, что он из под Новосибирска, из деревни, дом сгорел, все родственники умерли, а он бомжует в Москве. Придумал имя. Поверили.
Владимира лечили недолго, оказалось все не так и ужасно. Переломов не было, ушибы не страшные. Вывихнута нога. В общем, его продержали в стационаре на обеспечении всего неделю, и выпроводили из больницы. И на том спасибо.
Пока Порывалов лежал в палате, он все понял. Получилось, что можно переместиться в прошлое, но изменить его нельзя. Все, что из будущего было в прошлом, уже учтено. Более того, он не мог не попасть сюда. Никак не мог. Он должен был стать тем бомжем, который и получил пятьдесят рублей, разрушив свою собственную судьбу. И он не сможет сделать ничего дальше. Если он решит идти к Люсе или к себе самому, то попадет под машину. Или его убьют очередные фашисты на улице. Или заберут в милицию за бродяжничество и осудят по какому-нибудь висяку. Время нельзя изменить — оно найдет способ защитить себя.
Опять же, у него из денег только пятьдесят рублей, которые почему-то не стащили. Побрезговали. И нет прописки, нет дома, нет работы. А его знания как физика он даже не может никому предложить. Кто станет слушать сумасшедшего бомжа, утверждающего, что он не бомж, а президент академии наук, прилетевший из будущего? В общем, перспектив никаких, и смысл жизни утерян окончательно.

Уже через две-три недели Порывалов был полноценным бомжем. Он спал в подвалах и ел то, что найдет, или собирал милостыню. Он бегал от милиции и клянчил кусочек хлебушка в киосках. Его гоняли дворники и сотрудники общественного транспорта. Академик жил на одном лишь инстинкте самосохранения.
А потом пришла осень, а вслед за ней и зима. К этому времени он «сдружился» с двумя алкашами, которых выгнали из дома. Они знали все о бомжевании, ибо жили так уже давно. Нашли теплый подвал и выживали в нем зимой. У них был лишь один набор теплых вещей на всех, и они ходили искать еду по очереди. Владимир приносил больше еды, потому что алкаши приносили чекушку. Чекушку они добывали в первую очередь. Порывалов голодал. Он стал тощим, у него стали гнить зубы и он начал курить дешевые сигареты и окурки. Для чего он живет, бывший президент академии наук из будущего и сам не понимал.

Сегодня ему исполнилось восемьдесят пять. Стоял июнь. Он сидел на траве в парке, и смотрел в облака. Кто мог подумать, что так он закончит свою жизнь? Кто? Если бы в шестьдесят четвертом году узнали, что в две тысячи втором академик Порывалов будет бомжевать в парке Горького, то никто бы, конечно не поверил. А если бы и поверили, то точно поставили бы памятник. «На этом месте бомжевал академик Порывалов». «В этом подвале с 2000 по 2001 годы зимовал академик Порывалов». Ему самому стало смешно, и он засмеялся наполовину беззубым ртом.
На него уставился какой-то годовалый малыш. Он явно испугался, и поковылял с плачем к маме. Мама повернулась к Владимиру и крикнула:
- Иди отсюда, нечего тут детей пугать. – Владимир встал. Он был очень удивлен и ошарашен. Его сердце билось сильно-сильно.
- Люся !? – Девушка обернулась к нему и удивление тоже возникло у нее на лице.
- Да. А Вы кто ? Простите, откуда вы знаете, как меня зовут? – тут Владимиру стало смешно. Грубое «иди отсюда» резко меняется на «простите», как только ты оказываешься не просто бомжем, но бомжем, который знает твое имя. Как бы вошел в круг избранных, только назвав человека по имени.
— Я — Володька… Владимир Юрьевич, папа Гали, твоей подруги. Меня жена из дома выгнала. – Порывалов чуть не допустил оплошность, но вовремя припомнил, как вечность назад (или же совсем недавно, если осознавать, Когда он находится), Люся знакомила его с подругой: «А это Галя, но для тебя — Галина Владимировна!».
- Ой, я не знала… За что же так?
- Да вот пришла ко мне, и говорит, что мол, Галя не твоя дочь, а другого. И мол его люблю, а ты уходи. Я ее словом обложил, а тут хахаль этот входит, и меня бьет. А потом меня же в милицию забрали, избили опять, да выгнали, а она на меня в суд подала за избиение. В общем как-то странно все, но прав родительских лишили, да погнали… и вот я на улице, такая уж судьба…. Ты-то как там? Ты-то правильно живешь? Галька как там? – Владимир врал не переставая, надеясь, что они редко общаются теперь с Галей.
- Ой с Галей я давно не виделась, замужем она. А я вот … не знаю как… как и все, как-то.
- Смотрю сыночек у тебя, замужем ли уже?
- Нет, не замужем. Он вот заделал мне ребенка, да и козлом оказался. И зовут-то его как Вас, до только вот вы-то жертва в вашей жизни, а он – козел у меня.
Владимир упал и схватился за сердце. Сын-то у Люси – от него. А он столько лет жил рядом и не знал! А ведь она и рядом жила где-то. Господи. Порывалов отрывисто задышал.
- Дядь Володь, что с вами? – Люся выглядела взволновано.
- Хорошо, хорошо, дочка. Просто сердце. Возраст, знаешь ли… — И Владимир закашлялся. Он смог встать. И посмотрел на малыша. Тот прятался за мамой и сопел.
- Владимирович, значит? А как назвала пацана? - Святославом. – Владимир аж дернулся.
- Святослав? Интересное имя, красивое. Как выбрала?
— Да друг у моего козла был такой… Слава. Хороший парень, добрый… Ну не знаю, имя понравилось… Святослав Владимирович — звучит вроде.
- А вот козел ли он, твой Володька-то?
- А кто же еще? Я беременная и злая была. А он только об одном и думал. Ну, я тогда не сказала ему, что беременна, срок маленький был, но волновалась от этого страшно. А он меня промочил под дождем, простудил, мама запретила нам видеться, но я думала, что он не послушает. А потом я в больницу попала с воспалением, чудом ребенка спасли, мог выкидыш быть. А он так и не позвонил ни разу. Ну и кто он после такого? А вот друг его звонил, спрашивал, может помиримся мы. Но я просила его ничего не рассказывать про воспаление. И про ребенка ничего не сказала. Зато решила в его честь и назвать сын. Ну, просто так, не знаю с чего. Ой, а что это вы плачете, дядь Володь?
Владимир стоял и плакал. Вся его жизнь была построена на одном, а правда была другой. Он сам виноват в том, что произошло. И вот он стоит его сын.
Его Сын.
Вдруг он схватил мальчика и обнял. Господи, это Его Сын!..
- Дядь Володь, отпусти Славика, ты чего!? От-пус-ти, сказала! – ребенок ревел, и Люся била Владимира по рукам…
Потом у него защемило сердце, он упал и разжал руки. Люся схватила сына на руки и побежала прочь.
- Алкоголик, дурак, ребенка напугал! – крикнула она напоследок. А Порывалов улыбался. Он просил забрать у него всё ради того, чтобы подержать на руках сына. Так ведь и получилось. И больше ничто не имело значения в этой жизни. Ни то, что в глазах темнеет, ни то, что нечем дышать, ни то, что сердце больше не стучит.

А потом пришел покой.


2013